Птица Слава: тайные сказы. Сказ Первый. Рысь Русь и Пупа, Попугай кархадский

Cказание о Прокудливом дереве

небыль четвертая, концевая

Более всего Проку́ду угнетало безделье да праздность. Пребыванье в делах, сиречь в занятиях насущной креативной злокознью и значило для ду́рова: “быть”, “существовать”.

Тогда-то оно ликовало, цвело, да цвело наизнанку, наоборот:

не от голого к пышному, а от гу́стости к лысому.

От скуки ж, в досуге, напротив того:

затевало густеть-зеленеть пышной хвоей, пятиться вспять – к жизни зеленью, да, опомнившись разом, возверталось к привычному, лысому: не пристало коряге, себя уважающей, услаждать красотою прохожие взоры. Неприлично порядочному злу бездельничать, себя не чинить, вредоносный свой гений таить, а не щедро дарить его – горем являть да лихом нежданным! Оттого и фамильный девиз, оставшийся от затерянного в веках родового герба Проку́ды, малопонятный иным, но для ду́рова – наполненный смыслом, гласит:

«… ду́рово назад не пятится – ни завтра, ни вчера, ни в пятницу!..»

Но: было дело, чего уж там,

наслушалось как-то ду́рово Голосов всяческих праведных, сладких,

да внезапу и возжелало выправиться – попряметь, то и больше:

— све́тло ду́мить и све́тло дышать; да так же запеть;

— сбережения все, без остатка! перечислить в Зверосердия Фонды:

СМС-ками благостными, платными;

— приодеться позитивом в обтяжечку;

— усыновить личинки Долгоносиков и Жука-древоточца, да ещё Лубое́да-жука, что из трудовой династии Короедов выходец;

— древесный приют из себя учинить для гусениц всяких, да тлей, да прочей досадной гнуси́ны: оводов, мух, комаров, червяков, да крыс, да иных грызунов, что корни-стволы у деревьев точить приспособились: пусть им будет, тварям, комфортно!

— да после податься в стада волонтёров: окучивать хрены на грядках да околачивать плодоносные груши, чтоб падали груши, но чтобы небольно и грушам приятно;

— затеять флешмоб актуально-эпический, скажем: собрать позитивных Репьёв, именуемых также Лопухами Большими, да выстроить их немаленьким смайлом: “смайлище о́бло, озо́рно-огро́мно, стопятьсотзе́вно и позитивно!” А учинить тот пафос эпический – на месте пшеничного поля поболе, чтоб из космоса всякий, проходящий по случаю мимо, такой позитив мегаформата мог заценить без телескопа, да сразу проникнуться! коли ж доставило – так и лайков отсыпать!

— всяко ина́ко благо чинить да по-совести-жить против лиха…

Но: выправленным быть да правильным – как-то се́ро да пресно: до тошноты.

А светлые ду́ми влекут за собою мутные будни.

И све́тло дышать – шиш покуришь…

Но всё же, всё же… С тоскою заглядывался порою Проку́да на стройные рудо́вые леса, на крякови́стые, кряжестые дубы, на стать плодоносных гордя́нок-спеси́вец, осыпанных щедро плодами пахучими… Ему же, Проку́де, достались в удел лишь редкие шмотья высохшей хвои: бурна́стой – рыжей, да тускло-синюшной. Да ещё вот – застывшие брызги то ли смолы, то ли чьей-то про́клятой памяти, но и те – не россыпью дивною скатного жемчуга, а мутными бурыми ляпками…

________

Посему и искало дерево-ду́рово иные Просторы, где иная судьба – для таких…

Ведь каждый Простор – он с собственной Волей, и где-то же есть – быть должна! – дурья страна, дурья земля, дурьи просторы, где Проку́ды – свои, где вся жизнь – кулеме́са, вережда́, вилова́тость, изво́истость, проказа да пакость.

Из ве́домых ду́рову стран да просторов – на то не тянул ни один предел, даже За́падл – со всей его ливерастной гнусью: гнусь лапотворна, и ходит на лапах, она не есть соль земли, она только плесень. И разве же За́падл столь монолитен? Разве уж всё там изъедено ржой? То пока ещё – под вопросом…

Нет! Дурья земля, она – где-то там: в непроходимых, бездонных болотах, затянутых по́верх зыбуном да трясиной! Где обитают, да там же и роют рудознатцы косматые – в топях, не различая жилище и копи! Да ещё кузнецы вида зверского козни куют на дьявольских кузнях, да лютый металл льют для чудо-хреновин, что сами собой будут жить, а над живностью – властвовать!..

Есть та земля! Есть дурий край, тонущий в те́мях, тающий в те́мях –

до времени тающий:

ждущий черёд свой – всё поглатить-проглотить…

А значит – и ду́рову ждать.

Эхо сосны

Пока ж суд да дело, да ожидание,

дабы зеленью не загуститься да не зацвесть ненароком

от беззлобия праздного –

затеяло Проку́дливо ду́рово вере́дный пустяк:

проказу смутную, местечковую –

ради тренинга да вялого смеха:

корпорацию учредило медиа

под лейблом-прозвищем звучным: “Эхо Сосны”.

Да возглавило – но хитро́ так, со стороны:

токмо Совет Попечительный,

подставных же начальников-попок

в избытке крутилось.

Чаще ж иных залётывал Пу́па,

тролль да вратель кархадский:

вот уж кому тут было и любо и сытно! –

ведь всякую птичность, на Эхо залётную,

Проку́да подкармливал знатно –

гнуси́ной древесною всякою:

опарышами да червячками, да личинками,

да жучками короедными и гусеничками,

клопами вонючими да мошкою, блошкою, тлями

и разной иной птичьей сладостью…

и птичность та благодарная

нащебетала девиз-квинтэссенцию для корпорации –

ма́ксиму, императив, модус вивенди и операнде,

к заучиванию и исполнению обязательный всем –

прибы́вшим и бывшим – подобно Уставу:

«… от “патриотизма” нас вишнёво тошнит, и мы блюём:

болотными опарышами, ла́рными клопами, гулля́выми тараканами, земличными червяками, мельничными хрущаками, шустрыми гусеничками, гнилыми орешками, берцовыми косточками, ко́ховыми палочками, капустными вошками, костяными блошками, боровичками да поганками, непереваренной ша́ндрою, кишечною ахине́ею и старыми макаро́шками!.. ещё и поно́сим…

и Эхо этого нашего смеха доносится!..»

________

… А и потешалось же Проку́дливо ду́рово всласть

да над всеми:

и кто вещал, и кто слушал,

и над теми, кто верил, и кто брызгал слюной,

опровергая да споря, –

все ж они испепеляли время жизни своё да чужое:

в зряшном, пустом, злоязычном,

смысл себе обретая в яростных гра́чах…