Птица Слава: тайные сказы. Сказ Первый. Рысь Русь и Пупа, Попугай кархадский

Пупа в цвету

О себе птица Пу́па вещал исключительно в третьем лице.

И это правильно. Первого не было. Как и второго.

При том распускал хвост колесом: по́пным плюмажем, на манер гламурной курицы Павлин. Или надменного Индюка, петуха и́ндского: не того индского, который из Индии, а того, который инди́л.

Молвить по чести: Пу́пин хвост жидковат был да мал – куцеват для такого пафоса видного. И не долгопёр вовсе, хоть с павлиньим, хоть с индюшачьим сравни: Попугаев-то – пу́ком торчит на длину в полтушки всего, считая от хлу́па, сиречь – копчика, тельце задня́щяго, он же – хвосте́ц, или гузка…

Так и цветом хвост: чёрный. С намёком на пу́рпур, но всё ж – чёрный…

Оно и выходит: смур да куцеват хвост Попугая!..

То́, правда, кроме двух центральных, рулевых перьев: те уж длинными выпирают выстрелами, остатнее хлу́повое оперенье втрое превосходя, а опахала их – от стебла́ исходящие, цветом багрового, – знатными полутонами густо-красного отсвечивают.

Того ж расцвету – пунца́ переливчатого, багреца, порфира – у Пу́пы и ещё два больших пера в наличии: ма́ховых, по одному на каждом крыле, счётом от внешнего краю – вторые. А ещё и пару рядков перьев малых: покровных, краем идущих по крыльям, с плеч начиная – тех, что набегающий встреч ветер первыми ло́мят… Так перья те краевые Пу́пе подобными представлялись эполетам легионерским – красным, с красною же бахромою, – чем и гордился немало.

С раннего детства, с пухо́в млады́х – восторгался Пу́па изрядным своим красным, веско и брутально добавляющим оперенье, во всём остальном же – чёрное, исключая подхвостье: собственно хлуп да прилегающую часть тушки, кои опушены́ пером окраса весёленького, да не природного – крашенного недёшево в модной салоне стилистом вихлявым: в ЛГПТ-шечку, сиречь – шестью ЛГПТ-красочками, что уворованы паскудниками от многоцветья благородной Радуги. А крашено так не дизайну ра́ди – заради́ пущего срама: подстрекающего да дразнящего.

Вот то́ и звалось на щебете птицы продвинутой:

кружевным или кружа́вчатым хлу́пиком,

что идейно равно “кружевным трусикам”,

воспетым эпически людоидами Голу́бой планеты…

От того же вихлястого Пу́па и много чего нахватался.

Стал вот разом опе́рье своё: "позиционировать”.

Да всё как-то бре́(н)дово, возвышенно:

“перьё от Вриони”, да не всё “от Вриони”, местами – “от Хуччи”…

Для красного ж цвета многоди́вного – Попугай и словца заучил красные, небанальные, самобытные, дабы умностью щегольнуть в свете высшем – при случае, коли случай такой представится:

— цвет сангины: смесь охры с сиенской землёю,

— цвет карминный: маскулинный, сексистский, ибо только из самок червецо́в кошени́льных творится,

— цвет фа́лунский: цвет красного домика с картофельным полем, – идиллии финской,

— цвет тициановый: золотистая медь, – так самочьи гривы любил рисовать король живописцев,

— киноварь: кровь драконья, ртути сульфид, от болезни постыдной також полезна,

— терракотовый цвет: цвет исходной земли и древних ваяний,

— жжёная умбра: хоть с охрой и схожа, да имя своё от “тени” берущая,

— и бордо: цвет вина из Бордо, от красных сортов винограда,

— и бургу́нди, бургу́ндский: цвет винтажный, вина – от виноградов рубиновых, с пурпуром…

На большее ж Пу́пиного усердия не хватило: обилие “красных” слов да смыслов утомляло. И удручало: сокрытым в их коннотациях варварством, некомплиментарностью, неполиткорректностью.

Не хватило и Пу́пиной оперативной памяти.

Впрочем, на что и хватило – забылось за ненадобностью:

в высший свет попугаев не звали…

— ни в племенной, родовитый – надменный, кичливый по причине породистых генов, но спесивей стократ от наследных угодий, ленных выпасов, да в избытке добра, отжатого их лиходейными предками:

ви́кингами да варя́гами, флибустье́рами да буканье́рами, ушку́йниками да корса́рами, ка́перами, печели́нгами, гёзами, привати́рами да приватиза́торами, конквиста́дорами, копира́стами да буржуйными компрадо́рами… словом, всех мастей мирое́дами-та́тями, первоначальный капитал не в первой загребающих, да и каждый раз к Марксу ограбленных всех отсылающих… что ж до “породистых генов” касаемо: поголовье в том “зверообществе высшем” – от веку рогато: и не столько по внешнему виду, сколь от самок по факту, и где-то – по культу, к Папе Сво нисходящему…

— не звали и в тот, который сам себя величал: “элита”, “соль земли”, “сливки стада”… и на который породистые хмыкали криво, а те, кто здоровьем душевным не обделён, кто не был в подельниках самоназначенным “избранным” – кубла́м да ту́сам, кланам да сворам, – те и вовсе на тот высший свет хохотали:

«… вот это – “элита”?! эти вот – “соль”?! это-то – “сливки”?! да не смешите!..»

«… вот, разве, – “слюна”, “сопли”, “сплёвки”, “что слито” – то́ да, то́ возможно!..»

клыки же да когти при том усердней точили:

сколько их, коро́стой наросших “элит”, “высших све́тов” –

отколу́пано, кануло в лету! да тлеет костьми:

что в полях – в перемес, что в подзолах, где лес,

что в расселинах скал до небес…

________

Всего ж хвостовых перьев у Пу́пы и было –

двенадцать, так ведь то́ – до встречи с Рысью.

А уж как после стало, да и осталось так безвозвратно,

о том скоро поведаем.

Здесь же, к месту, добавим:

опе́рье хвостовое у Пу́пы, всё вместе взятое,

в колесо павлинье как-то не складывалось.

Да и в индюшачье – так же.

Больше всё “как бы”:

“как бы плюмажем”,

“как бы султаном”,

“как бы веером” –

прорешным да потешным…