2n.01. Прокуда, или Прокудливо дерево
«… дурово назад не пятится –
ни завтра, ни вчера, ни в пятницу…»
Всё, об оном чуде–неведе рекомое далее,
соответствует тексту
“Сказания о Прокудливом дереве”,
поведанного Тигром в “Сказе Первом”
декалогии “Птица Слава”,
где о том древе недобром – много ещё.
__________________________________________________
2n.01.1. По зверянской типологии проку́дливое дерево, или Проку́дливо дерево,
как его величают сказители, или Проку́да – как само себя сказывает, –
есть чу́до–не́вед, обитатель Срединного Мира, то есть не Верхнего.
И не Нижнего, которого нет, как такового:
Нижний Мир существует ровно там,
где его готовы принять да собою кормить.
(см. п. 2-3.03.4.)
Срединный же Мир кормит сам:
и жизнь, в нём квартирующую,
и не́жить, заглянувшую на запашок в Мир сей – от скуки ли,
другой ли какой на́ждобой вере́дной,
да в миру и застрявшую.
А прозывают жильцов тех не́житных, на постой не званных –
чу́дами да не́ведами,
то и просто не́чистью,
или вовсе не́былью.
2n.01.2. Внешностью же Прокудливо дерево – изрядно отвратно:
гунявое сплошь: лысое да виловатое:
кривульное, изломистое, ещё и дуплястое.
Рысь Русь о том так сказывала:
«…закручено вона как, ровно тряпьё на выжиме…
посередь всего коряжина,
яко каракуля на чистом, купа́вном, пригожем…»
Лишь на паре-другой из корявых ветвей
редко лепятся кустики хвои –
с рыжими иглами, да напротив каждой рыжей –
по игле синей.
Ещё и дупля́стое…
2n.01.3. Дерево то – говорящее, к чему приспособило дуль свою – дупло,
вытлевшее в гнилом нутре́. Образовавшаяся при том пустота, словно путаная пещера, вторит извивам ствола… Сия полость и есть акустический причудливый резонатор – и гортань, и глотка Прокуды, откуда могут вовне вырываться диковинные, не всегда благозвучные звуки: то глухие, рокочущие, то бурлящие, булькающие, то урчащие, то свистящие.
Дуплина ж сама – расположена в ко́мле от корней невдале: чуть выше корневища, отчего расползающиеся жирными змеями да хваткими щупальцами корни Прокуды, когда их видно – а видно их бывает изре́дка – выглядят в точь борода лютая, поделённая на суверенные ко́смы, каждая – самостийно алчущая… Впрочем, древо чаще является – там, где является – без выказывания хищных корней: сразу с комля торчащим из тверди, предпочтительно – скальной.
Вкруг дупли́ны – безобразной губою лепится трутный нарост, гриб древесный: дупляни́ца, а торчащие с-под него частоколом затвердевшие щепы смотрятся зубьями, то и клыками, да таковые и есть.
А вот пташки какие добрые, славные – трясогузки там, дятлы ли, буроголовые гаечки, горихвостки ли, поползни, вертишейки, да мухоловки-пеструшки, да голуби-клинтухи, или утки: мандаринки да гоголи – в том дупле не селились, хоть гнездиться по дуплам им прибыльно.
Даже дикие пчёлы то дуплё стороною облётывали:
не видать Прокуде бортевы́х медо́в!
не изведать вкус терпкий да вяжущий с горечью – мёда дикого:
чёрного ду́пленика,
не усладиться нектаром от медоносов лесных – то плодоносных,
а то луговых – разнотравных,
да от медвя́ной росы – с листьев клёна, орешника, дуба, осины иль ясеня,
да от па́дей – липучего сладкого сока отхожего,
что выделяет тля всякая да ещё листоблошки медяницы,
в чём полезном ином они не замечены: зе́ло вредные…
2n.01.4. Хоть и было дупля́вым дерево, да не было глупым – ох, как не было!
Горе тому, кто считал его дуплецо́м – сиречь “худоу́мный”,
“дурак” в зверословии.
Дуплецо́м же был тот, кто с ним дружбу водил, да в союзы входил,
да в товарищах числил:
дупле́ц-то Проку́да совсем не дупле́ц, но – подлец!
Мудрецы ж величали дерево “ду́ровом”, сиречь тем, кто дурачит,
ду́рит изрядно да ловко.
И прочих достоинств полезных имелось богато.
Главное ж было: проку́дливость.
А “прокудливый” – то не просто шалун да проказливый:
шалун пакостливый!
Все деревья такие по природе своей – вредоносные.
А в придачу к тому – дюже буйные, необузданные.
И злобли́вые, и злодушные. Злоковарные да злонырные.
И злонравные, и злоумные. Злоязычные да злочинные.
Ко всему ещё – и злоплодные.
В общем, недобрые то дерева́, и характером, нравом – прескверные.
А к зверянам они нелюбезны особенно: в зверосердии не замечены.
Наипаче ж всего дурно славились за охочесть к волшбе, к тёмной магии:
вереди́ли они да кудесили, ворожили они да ведьмачили,
словно тем одним только жили, ровно тем одним и дышали.
Говорили ж про то, запредельное, очевидцы и вовсе немыслимое:
мол, без ветра то дерево шумит бо́ром густым,
да что там без ветра – от листвы пустым!..
мол, даже средь пустоши древо такое,
отшельно торча злоколюче,
вкруг себя заплутает, заблудит любого,
как в чаще дремучей…
мол, коли ж оно упадёт или срублено будет рукою могучею –
то завалится ровно на запад, а срубивший его неминуче –
отсель и отныне – уже обречён: горюшко мыкать, зябнуть в беде,
да небо́гим мыкать по свету – шататься в нужде
да в зло́бии,
обмога́ясь даянием редким да пособием,
да дотациями и субвенциями,
да кредитами злопроцентными,
да сгинуть вконец от скотоколлекторов, которые вроде бы
рождены на той же земле, в той же Родине,
да не родные они, а – уро́дии!..
и разного много другого болтали, да больше всё те,
кто сам и не видел, а поведать-то – хочется: зе́ло зудится!..
Или видел – да дулю, писал – же про пулю…
А коли и видел дельное что – сантехнично оска́зил:
клеветой окропил, ославил исподним, хулой охули́л,
да вовсе заврал…
Блабла́герами, и блюблю́герами, и плутблу́дерами
таковые себя именуют с почтением.
2n.01.5. Но! среди злых деревьев Прокуда особенным был – первый над всеми.
И во многом – инакий.
2n.01.6. Даже пожары и молнии стороною старались ходить от Прокуды,
хоть и были всеядны, и рыскали всюду, жгучей алчбо́й понуждаемы…
Разве что какая глуподурая огневщи́на, не найдя себе жертвы по любу, опрастывала заряды огненных струй на Прокуду. Да ещё вот шальная да шалая молодня шаровая тем же озорничала. Так дерево на то полыхало в ответ приветливо, да радовалось, от того ничуть не сгорая – вовсе для себя безущербно: супротив не только законов термодинамики – феноменологии всяческой в целом.
Впрочем, и супротив статистической физики – так же.
2n.01.7. Но ведь и калёные стрелы, пусть и умельцем запущены, мимо летели!
И пули литые: будь то свинцовые, будь то златые, а и серебряные – не застревали в теле Прокуды: тихо падали, не долётывая, близь подножия, будто чем невидимым остановлены…
2n.01.8. Прокудливое дерево на голубом глазу возводило свою родословную
к тому самому Апельсиновому древу Лиха и Блага,
которое, по слухам, обитало на Острове Янтр.
Верила тому, впрочем, одна лишь Кабаниха Ху, которой всё, относимое к Апельсинам, святым представлялось. Так ведь Кабаниха при том Прокуду и не видела, не могла никогда! Как в упор не замечали его и прочие зверяне, кроме Рысь-Ру́си, Попугая кархадского да Сказского Тура, без того всяко повидавшего.
… И когда ду́рово предстало рысьему взору на гребне Тулымском, – никто не поверил. Многие ж и захаживали тайно: подглядеть да поразнюхать, но все в один рык твердили, клыками клялись: нет ничего на гольцо́вой вершине Тулымского Камня – нет ничего! кроме ягелей, мхов, да спящих куру́мов, да скальных оста́нцев: болванов да ту́мпов…
… Тигр приходил, как бы за тем же, а больше на Рысь повздыхать под важным предлогом; местная живность по норам забилась, кто и отроду жил не совсем чтобы но́рно; даже злявая не́жить лесная укро́милась, робея тигриного люта… Но и взор поэтический Тигра, хоть и зе́ло приветливый тайному, от быта сокрытому, – даже взор поэтический Тигра той сосны не узрил!.. Да свидетельствовать Тигр в том не стал, рыкнув на камеры: «Рыси виднее…»
… Белведь инспекцию присылал, комиссию дюжемочную: из трёх Вра́нов учёных да двух Важных Песцов в шубах навыкат. Поели те всласть, наотмашь попили, почуди́ли чуток да брифинг затеяли:
«… Всякое, – говорят, – еда́ли-вида́ли на обильном на виды да не́видаль Ур-Але:
– Семь Столбов, семь оста́нцев-болванов, Семь Братьев, застывших в серицито-кварцитовых сланцах навечно на Плато́ Маньпупунёр, также славного белыми мхами, – то видели собственноглазно, воли век не видать, коли брешем!
– Пи́саницы на скалах – петро́глифы, тайные смыслом да вязью затейные, молвою людянам приписываемые – людянам, которых и нет, и быть не могло, но о которых все знают, – то видели, нюхали: рядом на скалах за то расписались!
– Метеорит нерукотворный Чело́бинский – был, грозным взрывом своим зе́ло схожий с кинетической дурою стратегической гиперзвуковою, но то всё наветы: дуры не было – а был каменюка небесный: сами осколки в лапах держали, нюхали, грызли, с пристрастьем пытали – съесть то не съешь, на сувениры – покатит; мудрецам же местным, что осколки добыли, да казус случившийся по уму разъяснили, – гранты раздали, всё целиком, честно-песцовое: да и что там отжать – не смешите!
– Даже Три-Разом-Светила видали… сосну же искомую, именуемую оной истицей, Рысь-Ру́сью, Проку́да – не видим! Нет тут сосны – совсем никакой! И прокудливой – тако ж! А вот ниже по склонам богатства лесного в поживу – изрядно, и сто́ит всерьёз озаботиться их отсвоением: пользы державной, разумеется, токмо, чем и готовы лично заняться…»
Пришлось же Рысь-Ру́си тех Песцов придавити, а и́наче – как же? Ну а Вра́ны, такое предвидя, слетели в свои восвояси задолго до оного: живы покуда, пишут явки с повинной, но средства казённые каркнули в не́быть, как было и присно, будет во веки и ныне: без умыслу, как-то нечаянно, и навсегда…
… Комиссии-то комиссиями, скептицизм – скептицизмом, здравый смысл – кто же против?! Но стоит Рыси лишь ры́скнуть на гребень скального крупа тулымского да улечься на излюбленном камне-оста́нце под вечер – и вот она, будьте любезны: сосна гуня́вая, изво́истая, вере́дная. И в корявых ветвях её – уж мерзкий попугай изготове: сидит-поджидает с речами липкими, бестолковыми, кулеме́сными, да ещё и с воспросцами пакостными…
И верно: нехорошая, злая сосна – прокудливая. Магия чёрная…
И ко́мель ствола, и его го́ломя, да и ветви, и сучья: все цветом –
совсем неживым, невесёлым…
Чего ж та сосна прилепилась к Рысь-Ру́си?
2n.01.9. … Более всего Прокуду угнетало безделье да праздность.
Пребыванье в делах, сиречь в занятиях насущной креативной злокознью,
и значило для ду́рова: “быть”, “существовать”.
Тогда-то оно ликовало, цвело, да цвело наизнанку, наоборот:
не от голого к пышному, а от гу́стости к лысому.
От скуки ж, в досуге, напротив того: затевало густеть-зеленеть пышной хвоей, пятиться вспять – к жизни зеленью, да, опомнившись разом, возверталось к привычному, лысому: не пристало коряге, себя уважающей, услаждать красотою прохожие взоры. Неприлично порядочному злу бездельничать, себя не чинить, вредоносный свой гений таить, а не щедро дарить его – горем являть да лихом нежданным!
Оттого и фамильный девиз, оставшийся от затерянного в веках родового герба Прокуды, малопонятный иным, но для ду́рова – наполненный смыслом, гласит:
«ду́рово назад не пятится – ни завтра, ни вчера, ни в пятницу!»
Но:
было дело, чего уж там, наслушалось как-то ду́рово Голосов всяческих праведных, сладких, да внезапу и возжелало выправиться – попряметь,
то и больше:
– све́тло ду́мить и све́тло дышать; да так же запеть;
– сбережения все, без остатка! перечислить в Зверосердия Фонды:
СМС-ками благостными, платными;
– приодеться позитивом в обтяжечку;
– усыновить личинки Долгоносиков и Жука-древоточца,
да ещё Лубое́да-жука, что из трудовой династии Короедов выходец;
– древесный приют из себя учинить для гусениц всяких, да тлей,
да прочей досадной гнуси́ны:
оводов, мух, комаров, червяков, да крыс,
да иных грызунов,
что корни-стволы у деревьев точить приспособились:
пусть им будет, тварям, комфортно!
– да после податься в стада волонтёров: окучивать хрены на грядках
да околачивать плодоносные груши,
чтоб падали груши, но чтобы небольно и грушам приятно;
– затеять флешмоб актуально-эпический, скажем:
собрать позитивных Репьёв, именуемых также Лопухами Большими,
да выстроить их немаленьким смайлом:
“смайлище о́бло, озо́рно-огро́мно, стопятьсотзе́вно и позитивно!”
А учинить тот пафос эпический – на месте пшеничного поля поболе,
чтоб из космоса всякий, проходящий по случаю мимо,
такой позитив мегаформата мог заценить без телескопа,
да сразу проникнуться! коли ж доставило – так и лайков отсыпать!
– всяко ина́ко благо чинить да по-совести-жить против лиха…
Но:
выправленным быть да правильным –
как-то се́ро да пресно:
до тошноты.
А светлые ду́ми влекут за собою мутные будни.
И све́тло дышать – шиш покуришь…
Но всё же, всё же… С тоскою заглядывался порою Прокуда на стройные рудо́вые леса, на крякови́стые, кряжестые дубы, на стать плодоносных гордя́нок-спеси́вец, осыпанных щедро плодами пахучими… Ему же, Проку́де, достались в удел лишь редкие шмотья высохшей хвои: бурна́стой – рыжей, да тускло-синюшной. Да ещё вот – застывшие брызги то ли смолы, то ли чьей-то про́клятой памяти, но и те – не россыпью дивною скатного жемчуга, а мутными бурыми ляпками…
2n.01.10. Посему и искало дерево-ду́рово иные Просторы,
где иная судьба – для таких…
Ведь каждый Простор – он с собственной Волей, и где-то же есть – быть должна! – дурья страна, дурья земля, дурьи просторы, где Проку́ды – свои, где вся жизнь – кулеме́са, вережда́, вилова́тость, изво́истость, проказа да пакость.
Из ве́домых ду́рову стран да просторов – на то не тянул ни один предел, даже За́падл – со всей его ливерастной гнусью: гнусь лапотворна, и ходит на лапах, она не есть соль земли, она только плесень. И разве же За́падл столь монолитен? Разве уж всё там изъедено ржой? То вообще под огромным вопросом…
Нет! Дурья земля, она – где-то там: в непроходимых, бездонных болотах, затянутых по́верх зыбуном да трясиной! Где обитают, да там же и роют рудознатцы косматые – в топях, не различая жилище и копи! Да ещё кузнецы вида зверского козни куют на дьявольских кузнях, да лютый металл льют для чудо-хреновин, что сами собой будут жить, а над живностью – властвовать!..
Есть та земля! Есть дурий край, тонущий в те́мях, тающий в те́мях – до времени тающий: ждущий черёд свой – всё поглатить-проглотить…
А значит – и ду́рову ждать.
2n.01.11. Пока ж суд да дело, да ожидание,
дабы зеленью не загуститься
да не зацвесть ненароком от беззлобия праздного –
затеяло Проку́дливо ду́рово вере́дный пустяк:
проказу смутную, местечковую –
ради тренинга да вялого смеха:
корпорацию учредило медиа под лейблом-прозвищем звучным: “Эхо Сосны”.
Да возглавило – но хитро́ так, со стороны: токмо Совет Попечительный,
подставных же начальников-попок в избытке крутилось.
Чаще ж иных залётывал Пу́па, тролль да вратель кархадский:
вот уж кому тут было и любо и сытно! –
ведь всякую птичность, на Эхо залётную,
Прокуда подкармливал знатно –
гнуси́ной древесною всякою:
опарышами да червячками, да личинками,
да жучками короедными и гусеничками,
клопами вонючими да мошкою, блошкою, тлями
и разной иной птичьей сладостью…
и птичность та благодарная
нащебетала девиз-квинтэссенцию для корпорации –
ма́ксиму, императив, модус вивенди и операнде,
к заучиванию и исполнению обязательный всем –
прибы́вшим и бывшим –
подобно Уставу:
«… от “патриотизма” нас вишнёво тошнит, и мы блюём: болотными опарышами, ла́рными клопами, гулля́выми тараканами, земличными червяками, мельничными хрущаками, шустрыми гусеничками, гнилыми орешками, берцовыми косточками, ко́ховыми палочками, капустными вошками, костяными блошками, боровичками да поганками, непереваренной ша́ндрою, кишечною ахине́ею и старыми макаро́шками!.. ещё и поно́сим… и Эхо этого нашего смеха доносится!..»
… А и потешалось же Прокудливо ду́рово всласть да над всеми:
и кто вещал, и кто слушал, и над теми, кто верил, и кто брызгал слюной,
опровергая да споря, – все ж они испепеляли время жизни своё да чужое:
в зряшном, пустом, злоязычном, смысл себе обретая в яростных гра́чах…